Трени-ян [с иллюстрациями] - Страница 188

188

А что касается личных отношений — везде есть хорошие люди и есть гандоны. Есть жадные и есть щедрые. На разговоры насчет того, считают ли в Америке, сколько минут человек моется в душе или нет — можно ответить по-разному. Некоторые считают. А некоторые — нет. Как сказал бы о них Воланд — «Люди, как люди. Только денежный вопрос их сильно испортил».

… Наконец бортпроводник забирает у меня поднос с остатками после еды. Ну, всё, можно теперь ещё поспать. А то одиннадцать часов в воздухе — это серьёзное испытание для организма. Как бы не ослабеть, за время пути… Тренировался в Америке спать по пятнадцать минут, уж очень захотелось научиться. Есть позитивные результаты. Вот сейчас ещё потренируюсь, только до конца полёта. Проснусь — и уже дома… Раз, два три, четыре, пять…

Проваливаюсь в сон…

…

Золотые песчинки танцуют, кружа вокруг меня в своём, понятном только им, танце. Я — среди них. Постепенно, песчинки перестают сторониться меня, разлетаясь в стороны при моём приближении. Проходит ещё немного времени, и мы начинаем двигаться обоюдно-синхронно, единым целым. В момент, когда это случается, я испытываю острое чувство удовольствия, сменяющееся ощущением наслаждения и восхищения от происходящего. Так длится некоторое время. Потом, завершая одно из движений, я подпрыгиваю, желая взлететь из-за переполняющего меня восторга. Но полёт не получается. На несколько мгновений я зависаю после прыжка в воздухе, а потом неспешно начинаю двигаться вниз.

БАБАМ! Неожиданно подскочив верх, пол бьёт меня по ногам снизу. Золотые песчинки, как стая испуганных мальков, прыскают во все стороны. В уши вместо прекрасной музыки врывается какой-то рев, и женский голос произносит: «… произвёл посадку в аэропорту Инчхон. Просим вас не вставать со своих мест и не отстёгивать привязные ремни до полной остановки самолёта…»

Прилетели! — соображаю я, открыв глаза и видя вокруг себя салон самолёта, — Вот чёрт!

Трясясь в кресле, вижу в иллюминаторе внизу пролетающую под крылом землю, остро сожалея о прерванном сне. Такие цветные сны, с такими ощущениями бывают в жизни совсем не часто, чтобы их вот как вот грубо прерывать. Эх, ну на полчаса бы попозже, с этой посадкой! Наверняка там дальше ещё интереснее было! Чёрт!

В этот момент самолёт последний раз взвывает турбинами и сбрасывает скорость. Тряска прекращается, неспешно катимся по полосе под бубнящий в динамиках голос бортпроводницы. Ощущаю в теле странную энергию, которая тянет меня встать и потанцевать. Что за ерунда творится?

С трудом дождавшись момента остановки самолёта и открытия дверей, вскакиваю с кресла и чуть ли не самым первым выскакиваю на прислонённый трап. Вижу сверху внизу, на лётном поле, два больших автобуса, ждущих пассажиров, с раскрытыми раздвижными стеклянными дверями. То, что нужно! Стремительно сбегаю по трапу вниз и останавливаюсь перед одной из половинок, отражающей в себе всё, что в неё попадает. Не зеркало, но видно же!

Кладу на асфальт сумку и выпрямляюсь, смотря в своё отражение. И-раз-два три, поворот! Четыре, пять, правая рука! Шесть, семь, восемь — прогиб! Вау! Как легко получается! Словно, какая-та преграда спала! Как тогда, с руками! И ещё раз! Раз-два-три!

…

На верхнюю площадку самолётного трапа выходят две пожилые кореянки. Одна из них замечает самозабвенно танцующую у автобуса ЮнМи.

— Ты только посмотри, ЧоХва, — говорит она, показывая рукой, куда смотреть, — девочка танцует у автобуса. Зачем она это делает?

ЧоХва притормаживает и старчески щурясь, смотрит в указанном направлении.

— Наверное, бедняжка так скучала по родине, что, ступив на родную землю, пустилась в пляс, — делает она предположение, — будь я помоложе, я бы тоже танцевала вместе с ней. Перелёт был таким долгим, что я уже начала бояться, что мы застряли в небе…

Старушки начинают осторожно спускаться по трапу, изредка бросая взгляды на по-прежнему танцующую ЮнМи.

(Несколько позже)

Зал аэропорта Инчхон. Выход для прибывших пассажиров. У выхода стоят СунОк и мама, ожидая ЮнМи. Появляется ЮнМи со спортивной сумкой через плечо. Сделав пару шагов в зал, она, увидев родных, останавливается и машет им рукою.

— Мама! Онни! — радостно улыбаясь, кричит она, — Я тут!

У СунОк, повернувшей голову на возглас, буквально отпадает челюсть.

— ЮнМиии-и? — не веря своим глазам, секунду спустя издаёт она не верящий визг.

…

(Несколько позже, «картина маслом»)

СунОк, насколько у неё это, получается, охватывает своими ногами ноги прижатой к себе ЮнМи. Обеими руками она схватила свою тонсен за голову и силится развернуть её к свету, чтобы лучше видеть. Тонсен, что есть сил, упирается, пытаясь отпихнуть от себя явно сбрендившую сестру.

— Сдурелааа-а? — шипит ЮнМи, пытаясь вырваться.

— Да стой ты! — приказывает ей СунОк, — Дай посмотреть!

— СунОк, немедленно прекрати! — шипит уже мама на старшую дочь, — Ты что, с ума сошла? Люди кругом!

— Ма! — поворачивает к ней голову СунОк, немного ослабив хватку, — У неё — двойное веко! Ты видела?!

— Немедленно отпусти сестру! — приказывает ей в ответ мать, — Люди на вас смотрят!

Бросив взгляд в сторону, СунОк с сожалением выпускает ЮнМи. Та, получив свободу, отскакивает в сторону.

— Сбрендила?! — сердито спрашивает ЮнМи, поправляя на себе одежду.

— Тебе же сказали — никакой «пластики», пока не вырастешь! А ты — «глаза сделала»! Навредить себе хочешь?

— Ничего я не делала! — всё так же сердито отвечает ЮнМи.

188